Любовь, похожая на сон…
«Советский спорт» на протяжении нескольких недель знакомил вас с публикациями, которые готовят учащиеся нашей Школы спортивного журналиста. Наверное, никому не надо доказывать, что публикации наших юных коллег по искренности не уступают признанным корифеям пера. А если они еще и глубоко копнут в историю… Предлагаем Вашему вниманию один такой материал.
Большинство читателей посчитают меня законченным романтиком, а некоторые и вправе подумать о моем неважном самочувствии на почве любви к истории футбола и одного московского клуба в частности, но не могу не поведать общественности об истории, которая, как мне кажется, крайне любопытна, если смотреть через призму настоящего времени.
Громко назвав себя футбольным археологом, иной раз пытаешься осознать и проникнуться той эпохой, которую изучаешь. Понять, как жили люди, и после этого перенести эти знания на футболистов интересующего тебя времени. Хорошо, если остались очевидцы, которые могут тебе досконально все рассказать. Не исключая мелочей и деталей. Вылить на тебя ведро информации, чтобы ты еще не скоро смог от нее высохнуть. А если таковые ушли в небытие? Казалось бы, даже прямые потомки иной раз не могут ответить на самые примитивные вопросы о жизни родоначальников семейной ветви. В такие моменты надеешься исключительно на случай, везение, фарт. Горы книг, публикаций, вырезки из газет. Иногда даже фото. Но все это - все равно что общаться с глухонемым человеком, не зная его языка. Желание есть у обоих, стремление эмоционально разбрызгивается через края, но в глазах «собеседников» - лишь сокрушение от того, что все потуги тщетны. В эти минуты только и остаётся, что сожалеть о позднем факте появления на свет, иначе была б возможность часами разговаривать с пережившими эпоху становления футбола спортсменами, а также ту страшную войну, годовщины которой страна вспоминает с содроганием в сердцах и умах не одного поколения людей. Или не переживших…
С этой мыслью я решил переспать до утра, чтобы, досконально ее обдумав, спозаранку поместить на близлежащий под рукой урывок бумаги. Но далее произошло то, из-за чего сейчас и мараю папирус.
Будто по мановению чего-то свыше, во сне я оказался на старейшем стадионе в Москве, что на Рязанской улице. У Разгуляя, на площади трёх вокзалов, в то время, когда в летний и необычайно солнечный день тренировку проводила команда в серых и неприметных спортивных костюмах. Перештопанные штаны, перестиранные неоднократно майки. Странные, необычные и похожие на самодельные бутсы. Мяч только издалека напоминал сферу. Весь потрёпанный, не то коричневый, не то чёрный, с торчащими нитками отовсюду. Скорее больше полуовальной формы. Чувствовался запах пыли, пота и кожи. Он остался в памяти ещё с той поры, когда отец покупал мне, подростку, настоящие футбольные бутсы и от радости я их обнюхивал с непередаваемым наслаждением. Невероятно, но я сидел на деревянной лавочке, кое-как прикреплённой к бетонной трибуне, и смотрел на то, как некими мужиками отрабатывались примитивные удары и упражнения с некой несуразностью и угловатостью, но с пониманием дела и завидным упорством. Удивительно, но присмотревшись, я начал в них узнавать футболистов московского «Локомотива», как мне казалось, самого первого созыва.
Мое изумление продолжилось и тогда, когда в какое-то мгновение чуть в стороне от себя услышал отборный мат от крепкого и коренастого мужчины, который напоминал не то боксера, не то самбиста, а по статусу и вовсе казалось, что это физрук гоняет своих студентов перед зачетом по физической подготовке. Это был Алексей Иванович Столяров.
Подтянутый, плечистый, суровый мужик. Оказалось, что и в то время крепким словцом могли мотивировать футболиста на ускорение, а то и на техническое исполнение элемента, который человек с виду делает если не в первый раз, то точно близко к этому. На воротах почему-то с деревянными штангами и перекладиной, а также обвисшей сеткой, закреплённой колышками к земле, занимались два совершенно разных по фактуре вратаря. Один - сухощавый и долговязый, другой - чуть пониже и посбитее. Разумовский и Гранаткин.
Совместное фото Гранаткина и Разумовского
Экипировка их поражала воображение. Наколенники и налокотники, складывалось такое ощущение, наматывались из первой попавшейся ветоши с небольшим количеством не то ваты, не то марли в качестве прослойки, чтобы не было так больно отражать удары на гаревом поле, практически без травы. Тёмные измазанные свитеры, напряжённые лица и бесконечно сменяющиеся друг другу удары. Со стороны смотрелось немного комично, потому как только мяч улетал мимо или выше ворот, тут же пацаном-зевакой подавался другой. И новый мяч моментально и без подготовки снова направлялся в сторону рамки. Вратари не могли насытиться. Жажда футбола была настолько сильной, что с трибуны, казалось, отвлечь их сможет от любимого дела только падение метеорита на поле.
Пока я с открытым ртом рассматривал происходящее и не верил своим глазам, ко мне подошел какой-то грузный парень крайне атлетичного телосложения с мокрым и серьезным лицом и поинтересовался коротко и емко:
- Кого-то ищешь, мужик?
- Да вот пришел посмотреть на тренировку настоящих футболистов.
- А что тут смотреть. Мяч пинать - дело не хитрое. Ты случаем не из газеты какой?
- С «Красного спорта». Хочу написать заметку о вашем матче, – сказал и начал в памяти ворошить, какой может быть ближайший матч.
- Так мы ж ведь еще и не сыграли ни одного. Только на днях поедем в Ленинград. Иль ты про майский матч с красноармейцами хочешь узнать? Так эт-ты брось затею, мы все друг за дружку и своих в беде не бросаем.
- Нет, друг, ты не подумай, я на вашей стороне, и то, что Михаила Жукова и Николая Ильина хотели убрать с поля, а вы ушли всей командой, только приветствую. Дух сплочённости - это по-советски.
- Да, брат. Это тебе не в бирюльки играть. Кто там что ни говори, а мы, если надо, спина к спине. Илья, - протягивает руку.
Илья Гвоздков (четвёртый слева) выходит на поле ленинградского стадиона «Динамо» в первом матче чемпионатов СССР по футболу
- Евгений, - судорожно вспоминаю фамилию игрока с именем, которое только что услышал, чтобы его не отпустить и задать следующий вопрос.
- Петь, тут по твою душу из газеты небось пришли, – обращается Илья к стоявшему неподалёку другому футболисту. – Может, на заводе, что скажут потом (смеётся).
Перед моими глазами, не пойми откуда, как чёрт из табакерки, появляется радостный и круглолицый парень с гордым взглядом, протягивая руку, с ходу начинает повествовать:
- Петр. Родился в Зуеве. Играл за «Красных текстильщиков». Потом за команду московской фабрики «Освобождённый труд». В Красной армии играл несколько лет за главную команду. В прошлом году забил пару пендалей за завод имени Фрунзе, где и познакомился с Ильей, – показывает рукой в сторону моего предыдущего собеседника. - Вот сейчас думаю замахнуться с «Локомотивом» на чемпионство. А почему нет? Мы коллектив молодой, но ребята подобрались стоящие, опытные. Одни Гвоздков с Лавровым чего только стоят. А Иваныч попуще всяких там французов тренирует. Когда в газету поместите?
- Скоро, только ещё немного поспрашиваю, не против?
- Это уволь, нам тренироваться нужно. Приезжай лучше в Ленинград на матч, там и поговорим.
(П.М.Теренков)
Со словами «Вить, играю», вернулся на поле, где, получив пас от Виктора Лаврова, начал производить что-то похожее на дриблинг. Я же, глядя на центрового «Локомотива», будто смотрел на ускоренные кадры кинохроники. До чего же он грациозен, быстр. Если и было ощущение медленного обращения с мячом, то только поначалу. Дальше оно улетучилось. Тот самый Витя на скорости так с ним управлялся, что, если б сборная СССР до войны смогла принять участие в чемпионате мира, то локомотивец задолго до легендарного британского турне московских динамовцев принёс бы мировую славу отечественному спорту.
Передо мною проносились вихри из людей с горящими глазами. Ветер от их ритма тренировки с неимоверным усилием обдувал загорающее на солнце лицо. С таким азартом они подбрасывали мяч (игрой это - в моём воспалённом понимании - назвать было сложно) и так резво за ним бежали, что складывалось впечатление, будто они в первый раз в жизни видели кожаный снаряд. Взгляд было не оторвать, но, когда пояаилось время, всё-таки обернулся по сторонам. В углах стадиона скульптуры той славной советской эпохи - в виде спортсмена, то ли с мячом, то ли с диском, прям как на единично уцелевших старых фото.
Детвора роем бегает у кромки поля и с удовольствием подаёт мячи кумирам. Не совсем чётко помню то чувство, но мне казалось, что я счастливый человек. То, о чём мечталось долгие годы, в итоге свершилось. Прогуливаясь по бровке, с лёгкой улыбкой на лице подошёл к мужчине, стоявшему неподалёку и наблюдавшему за тренировкой со стороны. Небольшого роста. Сухощавый. Немного сутуловатый.
- Простите, Вы болельщик? – в очередной раз прикинувшись журналистом уже прославленной на тот момент газеты, пытаюсь разговорить незнакомого человека с очень увлечённым и в то же время озадаченным видом лицезреющего на происходящее на поле.
- Можно и так сказать. Помогаю ребятам во всем. Ведь они как дети малые. То им подай, это достань. Вот только с вокзала. Билеты им брал в Ленинград. Чеснов моя фамилия. Николай, – на какое-то время я проглотил язык. После многосекундной паузы я разродился на примитивные:
- Очень приятно. Евгений. Вы тот самый Чеснов, который в КОРе играл?
- Было дело и за сборную города приходилось выступать. Вот сейчас портянки стираю (улыбается). Время моё закончилось. Теперь молодые пусть поиграют.
Со спины послышалось: «Николай Иваныч? Можно Вас?!»
- Вот видишь, опять что-то не так. Иду.
Издалека увидел, как Столяров отчитывает Чеснова и показывает на ведро с водой. Остаётся только догадываться? в чём причина недовольства наставника. То ли вода заканчивалась, то ли ведро позабыли в тень убрать, но Николай Иванович всё терпеливо прослушал, кивнул головой и бодрым, но неспешным шагом пошёл в сторону какого-то деревянного домика, что прям к полю примыкал. Больше я его не видел. А зданьице то, как мне позже показалось, было что-то сродни складу со всякой всячиной. Утварью и как в то время поговаривали - «по хозяйству».
От переполненных чувств и эмоций, что вижу перед глазами тот самый московский «Локомотив» образца 1936-го года (сомнений в периоде уже не было), который не успел ещё провести ни одной официальной игры, я с жаждущим нетерпением ожидал, когда закончится тренировка, чтобы со всеми футболистами вдоволь наобщаться. В тот момент в голове мысли были только об одном: «Как же много мне нужно у них расспросить. Сколько же я могу им сам рассказать. Дух захватывает только от одной мысли о том, что буду разговаривать с будущими обладателями первого кубка СССР по футболу». Наконец-то слышу громкое и суровое от Столярова: «Закончили». В ту же секунду раздаётся оглушительный и протяжный звук из его массивного свистка и… я просыпаюсь. Прозвенел будильник.
Разочарованию не было предела. Уснуть больше я не смог. Весь день ходил с ощущением того, как отчётливо помню все перипетии прожитой ночи, а точнее летнего денька на Новорязанке. Меня единовременно и умилял, и огорчал тот факт, что так мало смог узнать о футболистах, которых незаслуженно забывают нынешние поколения болельщиков и игроков.
Быть может, покажусь вам слегка не в себе и вы посчитаете меня сошедшим с ума человеком, но каждый вечер, после того случая, засыпаю с мыслями, что вернусь туда и смогу хоть на какое-то время там задержаться. В том загадочном месте на заре существования железнодорожного футбола.
